Блог о путешествиях

Опять все начинается с Казанского вокзала, вернее даже несколько раньше, когда специально обученные работники забыли купить мне с партнером билеты в Саранск. Когда милая девушка вспомнила, то оставался только поезд «Москва – Ташкент», скорый, фирменный (я бы даже назвал его стильным, т.е. обладающим собственным неповторимым стилем).
Символично, что эта дряхлая металлическая конструкция на колесах соединяет две столицы: «Столицу мира и тепла» (а также Звезду Востока) и порт пяти морей, просто центр Мира, пуп мироздания. Лирическая преамбула окончена, практически не начинавшись. Далее будут суровые будни путешественника во времени. Из государственного капитализма современной России минуя бандитский капитализм переходного периода семимильным шагом в развитой социализм азиатского типа.
Это творение производства несуществующей страны (ГДР) отправляется ежедневно в полночь. Уже в вагоне я постиг и этот символизм; как в фильме «Вий» все самое необычное и жуткое начинается именно в это время. Я ни о чем не подозревал, даже узрев, что на платформе № 1 Казанского вокзала света нет. Вообще-то там свет есть, но за полчаса до отправления его специально выключают. Чтобы не видеть. Это как детский способ борьбы с тем, что внушает страх. Закрыть глаза, а еще лучше забраться под одеяло.
Нормально свойство человеческой натуры, — признать несуществующим или незначительным все, чего побороть ты не сможешь. Например, в тридцатых годах тысячи людей искренне верили, что сосед действительно английский шпион и эта вера испарялась с первым ночным настойчивым стуком в собственную дверь. Сегодня аналогично рассуждают обыватели о работе судов, правоохранительных органов. Ибо поверить в то, что такие жернова вдруг уготованы и для вас или ваших близких крайне непросто, мягко говоря.
Ладно, вернемся к нашим баранам. Это цитата, никакого экстремизма. Тем более что в реальности никаких ассоциаций с отарой, крупным и не очень рогатым скотом, происходящее на платформе не имеет. Скорее муравейник. Да точно муравейник. Во-первых, непонятно, почему эти люди снуют в разные стороны с одинаковым усердием; во-вторых, каждый из них тащит что-то больше не только его веса, но и объема; в-третьих, язык какой-то муравьиный. И в-пятых, и в-шестых. А я чего тут делаю? Они понимают, что я не бабочка? И не тля!
Узбекский проводник вагона СВ смотрел на нас с удивлением и неодобрением. Он явно был обескуражен наличием в его вагоне пассажиров. Не менее чем мы, обнаружив в своем купе шестерых узбеков, шестерых мирных узбеков, которые без эмоций, неудовольствия и иных проявлений чувств переместились в коридор. Оставив нам пару десятков баулов.
- Это чье!?
- Пороводника это.
- Зовите его быстро.
Пришел унылый проводник со словами, что пусть полежат тут, кому это все мешает. На наши слова, а вдруг менты там наркоту найдут, проводник рассмеялся:
- К нам милиция не ходит. А какой дурак дурь из Москвы повезет? Наоборот, все в Москву ее везут.
Вообщем, «успокоил» нас. Мы даже слегка успокоились, что даже легли и приготовились спать. Но не тут-то было. За дверью раздался гортанный крик, стук чем-то железным по двери. Еще один, еще, все громче и ближе. Мы распахнули дверь (сложно распахнуть дверь в вагоне, но мы старались) и наткнулись на толстую женщину в грязно-белом халате, которая, увидев нас, неожиданно заорала нечеловеческим голосом «МАНТЫ!!!» и грохнула половником об стену. Не хотелось ни мантов, ни уже спать. Коридор преобразился, — на каждом откидном стульчике сидело по два человека. Умещались они лишь четвертьпопиями, поэтому чтобы не упасть, крепко держали друг друга за плечи, внешне напоминая сиамских близнецов. Сальвадор Дали: уходящий вдаль полутемное пространство с уменьшающими в перспективе сиамскими близнецами. Ближе к трем-четырем утра эти люди потихоньку начинали клевать носом, связывающие узы слабели, руки размыкались, тела с глухим стуком падали на пол. Поэтому, когда в пять утра я решил посетить туалет, то в кромешной темноте (свет погас окончательно) каждый мой шаг сопровождался последующим вскриком, каждый шаг. Так плотно на полу вагона СВ лежали спящие люди. Я шел по ним, а они даже не просыпались. Когда в девять утра мы выходили в Рузаевке, около нашего купе уже скопилась очередь на проезд. И еще, в окончание рассказа об этом железнодорожном чуде, уже проходя по перрону мимо вагона-ресторана в окно мы рассмотрели «завтрак», — сон сидящих за столами был глубок и безмятежен.